Социальная работница получила рабочее место в пункте приема беженцев в гамбургском районе Харцбург и была вне себя от радости. Но через пару месяцев наступило отрезвление. Вот ее рассказ.
С осени 2015 я работаю в пункте приема беженцев в Гамбурге. Это было именно то место, о котором я так мечтала. Получив согласие, я радовалась, как сумасшедшая, наконец-то я смогу помочь этим несчастным беженцам!
В лучшем настроении прибыла я на новое место работы, волновалась. Коллеги приняли меня очень дружелюбно, с самими беженцами у меня поначалу не было прямых контактов, но я ходила по территории воодушевленная и радостно приветствовала всех проходящих мимо.
Здесь мне будет по-настоящему замечательно, думала я. Невероятно мотивированная, я включилась в работу с 1500 беженцами, размещенными в лагере. Моей обязанностью были консультации по социальным темам, я должна была помогать беженцам решать все их проблемы и согласовывать их приемы у врачей.
[quote align=»left»]
Русские «немцы» разгромили приют беженцев в Германии
[/quote]
Нда, и вот они стали появляться в моем бюро. И мне сразу бросилось в глаза, насколько мои идеалистические представления о них отличаются от реальности. Конечно, нельзя судить обо всех беженцах огульно, есть среди них и те, кто настроен дружелюбно, благодарен и настроен на интеграцию. Но если я буду честной, то работа с 90% из них крайне неприятна.
Квартира, шикарная тачка и хорошо оплачиваемая работа
Во-первых, очень многие из них чрезвычайно многого требуют. Они приходят ко мне и требуют, чтобы я тут же нашла им квартиру, шикарную машину и хорошо оплачиваемую работу, по сколько это-де и есть моя обязанность. Если я отклоняю эти требования и пытаюсь объяснить, что так не получится, они начинают орать и становятся чудовищно агрессивными.
Один афганец начал угрожать, что он покончит с собой и я буду в этом виновата. А несколько сирийцев и группа афганцев заявили, что объявят голодовку, если я им не помогу найти другое место, получше этого. Одной моей коллеге-арабке они орали: «Мы отрежем тебе голову!». Из-за таких вот вещей у нас постоянно дежурит полиция.
Во-вторых, они крайне необязательные. Они приходят ко мне и рассказывают про себя истории, которые просто не могут не быть враньем. Но когда я начинаю их разубеждать, они держатся за свое, возмущаются и орут. А потом коллеги говорят мне, что днем раньше те же самые люди рассказывали им про себя совершенно другие истории.
К примеру, один беженец, которого должны были выслать на родину, пришел ко мне и начал спрашивать, что с ним теперь будет. Я объяснила ему. Через день он пришел к моей коллеге с совершенно другими документами, на другое имя, и заявил, что на самом деле он другой человек, с другим именем. И его не выслали, а только перевели в другой лагерь!
В-третьих, они плевать хотели на любые соглашения и договоренности. К примеру, я назначаю им приемы у врачей, помимо общего обследования (рентген, прививки, Check-up и пр.). Например, у дантистов и ортопедов. А потом они просто не приходят на эти приемы. Это происходит так часто, что врачи умоляют меня не назначать так много приемов, но что я могу сделать? Отказывать им?
Огромная проблема с женщинами
[quote align=»right»]
«Слабая Европа, отдавшаяся американскому Сатане, будет уничтожена»
[/quote]
В-четвертых, и это самое страшное: многие из беженцев ведут себя совершенно нетерпимо по отношению к женщинам. Процентов 65-70 беженцев — молодые одинокие мужчины в районе 20, никак не старше 25 лет. Большинство из них презирает женщин, мы для них просто не существуем. Если я, как женщина, что-то говорю им, даю им какие-то указания, они меня вообще не слушают и обращаются потом к моим коллегам-мужчинам с теми же вопросами. На меня они смотрят либо презрительно, либо откровенно похотливо.
Потом они свистят мне вслед, кричат что-то на своем языке и громко гогочут. Все это омерзительно. Иногда они вдруг начинают фотографировать меня своими смартфонами, не спрашивая у меня на то разрешения, и продолжают это делать, даже если я громко протестую. Если я иду вверх по лестнице, они бегут за мной, орут что-то мне или обо мне и громко гогочут.
В последние недели стало просто невыносимо
Коллеги-женщины рассказывают, что с ними происходит все точно так же, как и со мной. И никто не знает, что с этим делать, это составная часть работы. Это происходит так часто, что если обращаться в полицию и полиция бы их за это задерживала, наш лагерь бы просто опустел. Поэтому приходится игнорировать все это и делать вид, что ты этого не замечаешь. Я иду, глядя прямо перед собой, а они кричат мне что-то за спиной и гогочут. Я стараюсь сохранять бесстрастное выражение, делая вид, что ничего не замечаю и что мне не больно.
Однако это не помогает, все становится только хуже и хуже, особенно в последние недели, когда появилось много беженцев из Марокко, Туниса и Ливии. Эти еще агрессивней прочих. Тут я уже не могла все это игнорировать и начала реагировать.
Вдруг появились No-Go-Areas
Например, я стала иначе одеваться. Вообще я люблю носить тесно облегающую одежду, но теперь я не могу об этом и подумать. Я ношу только широкие брюки и наглухо закрытые жакеты, косметикой не пользуюсь. И веду я себя тоже иначе, чтобы защитить себя от домогательств. Я стараюсь никогда не появляться в тех местах, где стоят группки мужчин, но если изредка попадаю туда, то прохожу очень быстро, никому не улыбаюсь и ни на кого не смотрю.
В основном я сижу в своем маленьком бюро, если получается, то целый день. И я никогда не езжу на работу на электричке, иначе будет как с моей коллегой, за которой они увязываются до самой станции, а потом сели с ней в поезд и начали приставать. Поэтому я езжу только на машине.
Одиночество в толпе дикарей
[quote align=»left»]
Человек, который разбудил Германию: Я ничего не боюсь. Мне просто важно сказать правду о той ночи
[/quote]
Я знаю, что все это звучит ужасно: иначе одеваться, избегать многих мест и ездить только на машине. Но ничего другого мне не остается, иначе меня будут просто хапать руками.
От моего начальства мне не приходится ждать никакой помощи. Ни по этим проблемам, ни по каким другим, ни от нашего начальства, ни от городского отделения внутренних дел, ни от Ведомства по миграции и беженцам. Не стоит даже пытаться им звонить, они просто не подходят к телефону.
Мне остается только уволиться. Я это всегда для себя исключала, это моя профессия, своих коллег я люблю, детей беженцев тоже. И я ведь так была убеждена, что это работа моей мечты. Бросить ее — значит сдаться.
Но все же я теперь постоянно об этом думаю. Большинство моих коллег тоже собираются увольняться. Поскольку нервы у них просто не выдерживают, поскольку они видят, что происходит, и не могут с этим ничего поделать. И я, если буду честной, этого тоже не выдержу.
