Дарья Асламова побывала в горном районе, где действуют бойцы Рабочей партии Курдистана, и убедилась, что ради своей борьбы они готовы пожертвовать всем — личными благами, религией и даже семьей. Часть 2.
Идеология как средство выживания
Жизнь партизан в горах невероятно тяжела, особенно в зимнюю пору. Холодные землянки, отсутствие медицинской помощи, скудный рацион (лепешки, овечий сыр, горох и раз в неделю — курица), изматывающие переходы в горах, суровая дисциплина. Нельзя развести костер: он может привлечь внимание турецких бомбардировщиков.
Мыться можно раз в неделю в ледяной горной воде. Запрещен алкоголь, секс… И даже сигареты не приветствуются. Нет утешения в религии. Большинство партизан — атеисты. Высоки требования морали и нравственного самосовершенствования. Что же толкает сотни молодых людей ежегодно уходить в горы и жить в состоянии постоянного подвига?
Загрос — один из главных идеологов и воспитателей молодого поколения. Живой ум, твердый характер и пламенная душа. Он отрицает пресыщенный, растленный мир там, внизу, и не желает иметь ни малейшей царапинки на своей совести. Им движет любовь к святому акту революции и к борьбе за свободу. Мы ведем с ним бесконечные дискуссии. Особенно это касается отношений мужчин и женщин.
[quote align=»left»]
Дарья Асламова: через две недели курды начнут яростную войну против Эрдогана
[/quote]
— Пять тысяч лет женщина была на втором месте в обществе. Борьба за свободу начинается с борьбы за свободу женщин, — говорит Загрос. — Женщина была рабом во всех смыслах, а сейчас она должна обнаружить себя в новых условиях и проявить новые способности. Она должна стать равной мужчине в социальном, политическом, культурном и даже военном плане. Вот почему мы считаем важным присутствие женщин среди партизан и на передовой линии фронта.
— Старо, — отмахиваюсь я. — Мы все это проходили в СССР. Это обыкновенный феминизм.
— Нет, это глубже, чем феминизм. Разве ты не хочешь равенства с мужчиной?
— Боже упаси! — восклицаю я. — Я не нуждаюсь в таких ходулях. Физически я слабее и нежнее мужчины, но именно женственность — мое самое сильное оружие. Да я мир могу перевернуть с помощью косметики и прекрасных платьев. (Накануне вечером я извела партизан своими криками, что забыла расческу. Ее нашли в какой-то крестьянской лавке и даже не позволили мне за нее заплатить. Такой трогательный подарок от РПК, который я теперь бережно храню.)
— Мы не отрицаем биологическое начало, — замечает Загрос.
— Но вы запрещаете секс между товарищами по партии, — возражаю я. — Это абсурд. Это против природы, против жизни на земле. Тебе 41 год, ты привлекательный мужчина, и при этом ты сознательный девственник. Разве тебе не хочется детей?
— На земле уже проживает семь миллиардов человек, и я не вижу, чтобы жизнь для них улучшилась. Нас убивают, нас бомбят. Какая теперь жизнь для людей в сожженной турками Джизре? Разве они думают сейчас о биологической любви?
— Послушай, мне пришлось пройти через страшные события, — говорю я. — Я много раз была под бомбардировками. Но еще более страстной была моя любовь к мужчине на краю смерти. Разве бомбы могут остановить желание и нежность? Разве не сладок поцелуй, который может быть последним?
— В тот момент ты была только собой. Ты не была частью общества.
— Разумеется, нет. Разве я не имею права на частную жизнь?
— Частная жизнь не может существовать вне общества.
— А как же право на личную свободу? — восклицаю я.
— Свобода не может быть личным делом. Это нечто общественное, социальное. Я не могу быть свободным, когда моих братьев убивают сейчас в Джизре, Нусайбине или Диярбакире. Мы посвятили свою жизнь обществу. И люди там, внизу, видят, что мы, члены Рабочей партии Курдистана, не живем для себя. Мы приносим себя в жертву.
— Значит, вы как монахи?
— Да, есть что-то сходное, но во имя других целей. Мы против религии.
— И ты никогда в жизни не изведаешь любви? — с жалостью спрашиваю я.
— А что ТЫ знаешь о любви?! Я утверждаю: никто из партизан РПК не остался бы и на день в горах, если бы не любовь. Если ты не любишь свою землю и свой народ, ты не сможешь выносить ни бомбежки, ни трудности. Все начинается с любви к родине.
— А семья?
— Современный институт брака забирает индивидуальную свободу. Человеку приходится закрывать глаза на многое, чтобы сохранить семью и детей. Он начинает бояться, что потеряет работу и не сможет прокормить и дать образование детям, он вынужден идти на сделки с совестью, потому что отвечает за близких. А мы, члены РПК, принадлежим к одной большой дружной семье, основанной на любви к людям и к своей земле. Если ты любишь свой народ, ты не можешь любить кого-то индивидуально. Завтра ты встретишься с группой партизан и сама поймешь: они все здесь добровольно.
Как трудно спуститься с гор
Утром в долине нас ждут пять человек: три молоденькие женщины и двое парней, почти мальчиков. У дерева стоят пять калашниковых. Небо сплошь покрыто облаками, а значит, можно развести костер. В черном прокопченном чайнике кипит вода, в золе разогреваются лепешки, а на траве стоит миска с домашним йогуртом.
Ребята называют свои боевые имена. Одного из парней зовут Дервин — революция. Самой младшей, Зилан, всего 18 лет. Она молчаливая и хорошенькая, с черными блестящими глазами. Сидит у костра, подбрасывает сучья в огонь и курит. Когда я хочу ее сфотографировать, ужасно смущается. Курение — простительная слабость, но среди товарищей не приветствуется. Самой старшей Розари — 26 лет, и она уже воевала в Сирии против ИГ. Рассказывает об этом с гордостью. Четко знает приказ: живым врагу не сдаваться.
Розари объясняет, что группы партизан — всегда маленькие, не больше пяти человек. Так и безопаснее и легче передвигаться. Но от Загроса я уже знаю: патроны надо экономить. Их доставляют контрабандисты, доллар — за патрон. Бойцы одеты в одинаковую курдскую военную форму и поношенные ботинки.
— Вы бы хоть девчонкам форму по размеру пошили, чтоб не болталась на них, — замечаю я Дальяну.
— А разве так они не прекрасны?! — неожиданно взрывается он. — Зачем женщинам подчеркивать свою фигуру? Чтобы привлекать внимание мужчин? Вот ты, к примеру, специально носишь яркую одежду, чтобы нравиться мужчинам?
— Разумеется, я хочу нравиться. Это НОРМАЛЬНО!
— Значит, ты стала рабой мужских желаний.
Я хохочу Дальяну в лицо:
[quote align=»right»]
Эрдоган выступил против всего мира и проиграл
[/quote]
— Что за чушь! И хватит пичкать меня идеологией. Я родилась и выросла в Советском Союзе. Меня идеологией с детства кормили до отвала, суповой ложкой. Тут я вам дам сто очков вперед. Я сама могу читать лекции о марксизме-ленинизме.
— Рабочая партия Курдистана тоже начинала с марксизма и социализма, но потом мы изменили нашу платформу, — говорит Загрос. — СССР пытался принести демократию в массы через государство, и в этом была ошибка социализма. Христос, Спартак — вот истинные представители демократии. А государство — противоположность демократии. Больше государства — значит, меньше демократии.
— Следовательно, вы анархисты? — спрашиваю я.
— Не совсем. Анархисты не предлагают альтернативную систему. А мы считаем, что демократия — это не только выборы, но особая организация общества, которая начинается не с Кремля или Вашингтона, а с низов. Общины, начиная с сел и маленьких городков, сами строят свою жизнь на демократической основе. То есть нас можно назвать организованными анархистами.
Девушки-партизанки пытаются вникнуть в наши споры. Вдруг одна из них спрашивает:
— А что вы на самом деле думаете о нас?
Я задумываюсь, видя, что им важен мой ответ.
— Я восхищаюсь вашим мужеством, достоинством и умением выносить повседневные трудности, — медленно говорю я. — Но вы женщины. И однажды вам придется спуститься вниз, чтобы создать семью, познать счастье материнства. Это природа. Ее не обманешь.
Розари, самая старшая, отвечает за всех:
— Прежде чем присоединиться к РПК, мы дважды подумали. Мы знали, какова жизнь в горах, что такое борьба, и не питали иллюзий. Мы УЖЕ знали, на что идем, и нам нет дороги назад.
На прощание я пожимаю им руки, а в голове у меня вертятся чуть измененные слова известной песни: «Девочки! Постарайтесь вернуться назад».
Вечер перед разлукой
В крестьянском домике накрыт щедрый стол. Точнее, не стол, а ковер, и мы все сидим на полу, скрестив ноги по-турецки (ой, по-курдски!). И Дальян, и Загрос остались со мной ужинать, но ночевать они уедут в свои тайные укрытия. Мы больше не спорим, а просто наслаждаемся простой, вкуснейшей едой (такую не купишь в самом дорогом экологическом магазине).
Но я слишком устала от высоконравственной атмосферы, и мне хочется предаться маленьким тайным порокам. После ужина я выскальзываю на крыльцо с сигаретой и фляжкой виски. Вокруг меня божественная ночь. Охмелев от горного воздуха, покоренная тишиной и звездами, я размышляю об этих удивительных людях, с которыми меня свела судьба. Я чувствую огонь, пожирающий их души, но они сумели надеть духовную узду на свои желания. Они укротили демона сладострастия. Я завидую их нравственным идеалам, завоеванным ценой жестокой школы.
Что же мне в них претит? Аскетизм. Необходимо лишь необходимое. Там внизу шумный мир, переполненный красками, музыкой и светом. Там есть пороки, но есть и любовь, картины, сокровища искусства, моды и изыски кулинарии, радости детства и материнства, свобода рассуждений и свобода быть собой.
[quote align=»left»]
Карабах: Армяне спят и видят приход турков
[/quote]
Да, эти ребята в горах ведут успешную работу по превращению отдельной личности в составную часть коллектива. Им это удается. Их уже тысячи и тысячи. Мы, советские люди, тоже когда-то пытались, а потом устали и продали великую страну СССР за джинсы и жвачку.
Да, мы были дураками. Может, эти ребята учтут наши ошибки и найдут золотую середину? Нет, не найдут, — возражаю я сама себе. Никаких полумер. Между ними и глобальным капитализмом — не проходимое поле смерти. Они будут сражаться до конца. Их не купишь ни за денежные фантики, ни за золото. Они так высоко, что им уже не спуститься вниз.
Как там у Достоевского? «…дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью…о, тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстит его совесть…Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы».
[youtube height=»360″ width=»600″]https://www.youtube.com/watch?v=roPohwVi6Sg[/youtube]
Автор:
