Нынешнее падение мировых цен на нефть носит долгосрочный характер — в ближайшие четыре-пять лет они будут колебаться в диапазоне $ 40−45 за баррель, прогнозирует известный российский эксперт нефтегазового рынка, председатель совета директоров группы CREON Energy Фарес Кильзие.
Но Россия может адаптироваться к этим условиям гораздо успешнее, чем такие страны, как Венесуэла или Алжир, почти полностью зависящие от нефти, причем «углеводородная модель» роста для нас далеко не исчерпана — текущая ситуация настоятельно требует развития таких высокорентабельных отраслей, как нефтехимия и газохимия.
Однако при этом, подчеркивает Фарес Кильзие, Россия не должна пренебрегать развитием альтернативной энергетики, в том числе под давлением рыночных обстоятельств — по мнению эксперта, в обозримом будущем они приведут к серьезным изменениям в российском ТЭК, в том числе сдвинут с места такой давний вопрос, как реформирование «Газпрома».
$ 40−45 — это надолго
— Сегодняшняя ситуация на мировом нефтяном рынке заставляет вспомнить «нефтяной шок» 1973 года. Тогда, правда, цены на нефть резко поднялись, но уже через несколько лет они снова упали, и это имело ряд крайне негативных последствий для ряда нефтедобывающих стран — долговой кризис, политические катаклизмы и так далее, причем и тогда, и сегодня в объяснении происходящего достаточно гипотез конспирологического толка. Можно ли сейчас ожидать повторения этой истории в том или ином виде?
— Я не вижу параллелей с 1973 годом, за единственным исключением. Когда саудовский король Фейсал решил остановить поток углеводородов в Европу, чтобы надавить на Запад по палестинскому вопросу, мир начал думать об альтернативных источниках энергии. Россия, напомню, в то время не была полностью готова к поставкам большого количества нефти на мировой рынок — это произошло только в 1978—1979 годах, и страны Персидского залива фактически обладали на нем монопольным положением.
Но теперь ситуация совсем другая: тогда была нехватка нефти, а теперь — перепроизводство. Поэтому не стоит подключать к объяснению нынешней ситуации на рынке теорию заговора. Я не очень верю в разговоры о том, что Саудовская Аравия решила обвалить цены, чтобы остановить сланцевую нефть — да, есть сланцевый фактор, которому саудиты не очень радуются, но не он главный.
Основной фактор падения цен — потребность развивающихся стран, прежде всего Китая, в адекватной цене на нефть. Текущая средняя цена нефти, которую я называл неоднократно — 40−45 долларов за баррель плюс-минус пять долларов, — подходит всем, в том числе саудитам. Исходя из этого прогноза, Саудовская Аравия сделала свой план развития до 2020−2021 года и действует по нему, а вместе с ней и все остальные страны Персидского залива.
[quote align=»left»]
Прорыв блокады «Газпрома»: Как это будет
[/quote]
Это взвешенная политика грамотного поставщика, который понимает, что должен идти на уступки для того, чтобы получить здорового потребителя через пять лет — более того, уже сейчас есть признаки того, что развивающиеся страны получают компенсационные дивиденды от низкой цены на нефть. Вот и всё.
Остальные разговоры связаны с общей геополитической ситуацией, но первичны рыночные факторы. Хотя в то же время можно отметить и новый тренд на рынке: если раньше различные локальные конфликты толкали нефть вверх, то теперь зона этих конфликтов значительно расширилась, а цены на это почти не реагируют.
— Саудиты действуют по плану, а Россия? Наша экономика оказалась готовой к той цене, которая сейчас установилась на рынке?
— Нас этот план не совсем устраивает, но и мы начинаем адаптироваться к новым ценам. Россия для наполнения бюджета начинает включать механизмы, которые предполагают большее количество таможенных пошлин, налогов, предоставление большей самостоятельности регионам в принятии финансовых решений.
— Это, по вашему мнению, спонтанная реакция, или она была предусмотрена еще в период высоких цен на нефть?
— Совсем врасплох падение цен на нефть нас не застало — более того, у нас гораздо больше позиций для того, чтобы отыграть текущую ситуацию на рынке нефти, чем у других нефтедобывающих стран. Те ресурсы, которые у нас есть — сырье для производства минеральных удобрений, золото и так далее, — нам помогут в любом случае.
От бедности мы не умрем однозначно, но сейчас нужно ускорить те сектора экономики, которые могут дать нам какую-то дополнительную рентабельность. Но это никак не туризм и не инвестиции в мосты — вкладывать нужно в новые сектора, которые, кстати, у нас и так существуют и показывают неплохие результаты, но нуждаются в дополнительных стимулах — те же нефтехимия и газохимия.
Это те уникальные сегменты, которые могут нам давать такие же доходы, как еще недавно давали нефть и газ, если их поднимать и развивать. Так что наш случай — это явно не те страны, которые в высокой степени зависят от нефти, такие как Венесуэла или Алжир, которые, конечно, будут испытывать не только шок — ситуация может перерасти во внутриполитические неурядицы и дойти до распада. Но это их проблемы, поскольку они раньше должны были подумать о том, как адаптироваться к возможным шоковым ситуациям. Нам такой сценарий не грозит — у России есть масса других сегментов индустрии, которые можно быстро поднять и получить компенсацию за выпавшие доходы от нефти.
Переформатирование «углеводородной модели»
— Можно ли утверждать, что в середине прошлого десятилетия руководство страны приняло стратегически верное решение, фактически обязав нефтяные компании заняться модернизацией перерабатывающих мощностей? Они сейчас получают от этого ожидаемые дивиденды?
— Да, посмотрите на «Сургутнефтегаз» и «ЛУКойл», которые выполнили свои инвестиционные программы почти на сто процентов и это дает те результаты, которые ожидались. «ЛУКойл» собственная переработка выручила еще во время кризиса 2008 года — если бы у него не было такое количество АЗС, он бы очень сильно пострадал.
— А «Роснефть»?
— К сожалению, нет. Их тактика была очень проста, в отличие от тех компаний, которые пошли по пути инвестирования в собственные мощности, что требует прежде всего грамотного управления. Уникальность стратегии развития «Роснефти» заключалась в том, что она могла позволить себе сравнительно недорого проглотить любого конкурента.
[quote align=»right»]
«Северный поток – 2»: Украина в панике
[/quote]
Почему «Роснефть» сейчас желает присоединить «Башнефть»? Все просто: это дополнительные мощности в переработке и логистике, которые, конечно, можно построить и за собственные средства, но когда у вас есть административный ресурс, позволяющий поглотить любого конкурента, вам не надо писать инвестпрограмму по развитию переработки — вы просто можете поглотить того, у кого эта переработка есть, и всё.
Но эти времена закончились — по ряду причин. Прежде всего, больше некого проглатывать, а то, что осталось, по ряду причин не совсем подходит для роста.
— А сама модель углеводородного роста экономики полностью исчерпана, как говорят небезызвестные эксперты, или же она может быть переформатирована с большим уклоном именно в переработку?
— Сегодня очень сложно давать «длинные» прогнозы. Альтернативная энергетика, к которой я отношу и газовую энергетику, развивается очень быстро, и где она закончится, никто не знает. Такая же картина была двадцать лет назад, когда появился Интернет — тогда ведь никто не мог предполагать, что он станет не просто каким-то новым явлением в жизни, а ее огромной частью, неотъемлемым элементом нашего существования.
По этой же дороге сегодня идет альтернативная энергетика — никто не знает, например, как будет выглядеть автомобиль в 2025 году. Могу привести всего один пример: Международная морская организация последовательно ограничивает использование дизельного топлива в судоходстве, и многие компании переходят на метанол.
Есть и масса законов, стимулирующих использование компримированного газа на транспорте. Но пока все эти инициативы развиваются настолько хаотично, что не очень понятно, к чему все это приведет. Достоверный факт один: будет два мира — углеводородный и альтернативный ему, может даже возникнуть разделение на различные регионы по этому критерию.
Например, хорошо известно, что Франция на 78% зависит от атомной энергетики, вопреки мнению всей Европы. Поэтому в перспективе могут появиться и страны, которые в значительной степени зависят от альтернативных источников энергии — но останутся и те, кто опирается главным образом на традиционные источники.
Мы явно будем принадлежать ко второй группе, но ничего зазорного в этом нет. Россия однозначно останется страной, экспортирующей углеводороды, но насколько сократится в них потребность, как Россия будет адаптироваться к ситуации через 10−15 лет, сегодня сказать сложно. Сейчас мы можем говорить только о горизонте в ближайшие пять лет, и в нем мы видим цену на нефть в среднем 40 долларов за баррель — максимум 50, плюс хаотичность в сланцевой сфере.
— А сланец нам нужно развивать?
— Совершенно не нужно. Какова его целесообразность? Нам надо наоборот увеличивать добычу газа, который, повторю, тоже является альтернативным видом топлива, очень экономичным и экологически безопасным.
Запад нас не бросил, но и не ждет
— Какое влияние на российский ТЭК оказали западные санкции? Научились ли наши компании их обходить?
— Несмотря на то, что санкции охватили очень большой список оборудования для ТЭК, они оказались очень точечными. Санкции в первую очередь останавливают шельфовую добычу, но при этом движутся контракты по Амурскому ГПЗ, «Силе Сибири», идет модернизация «Газпромнефти», ряда нефтеперерабатывающих заводов, продолжаются многие другие проекты, которые первоначально считались подсанкционными — однако оказалось, что нет, причем даже без каких-то обходных маневров. В общем, санкции оказались очень точечными, их воздействие можно оценивать только в части упущенной выгоды и сдвига во времени ряда проектов с участием Запада.
— Нужен ли нам шельф, учитывая то, что при нынешней цене на нефть большинство шельфовых проектов выходят за границы рентабельности?
— Рентабельность шельфа умерла, ее больше нет. Но зачем заниматься шельфом той же «Роснефти», которая инвестирует в него довольно большие средства, это вопрос не ко мне, а к авторам соответствующих проектов. Могу только напомнить, что главный оператор в шельфовых проектах «Роснефти» — это Exxon, который, по идее, должен был отойти в сторону, но этого не происходит.
[quote align=»left»]
Тяжелые времена для саудитов: время договариваться с Москвой
[/quote]
— Если говорить о несостоявшихся международных проектах за пределами России, например, о планах группы «Сумма» построить нефтяной терминал в Роттердаме — какова здесь, по вашему мнению, роль санкций? Или же он просто был недостаточно просчитан?
— Любой международный проект российских инвесторов должен быть подкреплен поддержкой государства — это общий принцип для любой страны, не только для России, причем эта поддержка не обязательно должна выражаться в деньгах. Но проект «Суммы» не только не получил какую-то господдержку, а стал жертвой интриг между кланами внутри российской власти. Я не могу сказать, что он был плохо просчитан — не видел его калькуляции, но по сути своей он был интересен.
— Наш ТЭК вообще готов на подобные проекты? Нам есть что предложить миру?
— Пока весь наш портфель — только сырьевой. Возьмите для примера Вьетнам, который заинтересован в сотрудничестве с Россией в нефтегазовой сфере — там все проекты шельфовые, сложные, и нам нечего им предложить в плане нового оборудования.
— А от нас ждут сложных нефтегазовых проектов в мире?
— Все международные настроения сегодня против нас — по крайней мере, в тех проектах, где есть рентабельность. Представьте себе, что вы поссорились с соседом по большому количеству поводов, а потом приходите к нему и говорите: давай вместе куда-то вложим деньги. Для того, чтобы такие проекты были возможны, сначала необходимо исправить геополитическую ситуацию, а признаков этого я пока не вижу. От нас будут ждать чего-то, когда мы продемонстрируем готовность жить в мире, а не усиление конфронтации.
— Но все-таки с «Турецким потоком» ситуация более или менее прояснилась…
— Пока там только рукопожатия и согласие поработать на тех фронтах, которые беспокоят Турцию, а именно Сирия и ее окружение. Выведет ли это политическое перемирие к экономическим результатам, судить пока рано.
Наказываешь «Газпром» — наказываешь Путина
— Вы отнесли газовую энергетику к альтернативной — понимают ли это в «Газпроме»?
— Нет, в существующем виде «Газпром» — это колоссальная проблема для России, поэтому он должен быть реорганизован — на его месте должны появиться, как минимум, пять компаний, сформированных по региональному принципу. Это абсолютно другой формат в сравнении с сегодняшним.
— О необходимости реорганизации «Газпрома» говорится давно, но кто должен выступить движущей силой этого процесса?
— Хочет «Газпром» этого или не хочет, рынок все равно толкнет его в сторону реформирования, здесь не требуется политических решений. Вот наглядный пример: сейчас делаются огромные инвестиции в газопровод «Сила Сибири» и Амурский газоперерабатывающий завод, но не вполне понятно, причем тут «Газпром»?
Почему нельзя было взять Чаяндинское месторождение, Якутскую и Иркутскую группы месторождений в целом, поставить их на баланс абсолютно новой компании с капитализацией не менее $ 300−400 миллиардов — и получить условный «Газпром Восток», который мог бы выйти на мировой финансовый рынок и получить любые кредиты под развитие «Силы Сибири»? Это как раз явно вопрос политических решений, они часто принимают в расчет не только экономическую целесообразность.
[quote align=»right»]
«Северный поток-2» смывает польскую плотину
[/quote]
Политические решения зависят от того, как подается политика. Команда «Газпрома» преподносит любой свой проект как политический. Как все это поднимается наверх, я не могу сказать, но «Газпром» все время борется за участие в каких-то международных политических решениях России. Как только мы от этого избавимся, «Газпром» начнет оздоравливаться, а это крайне необходимо, потому что, повторю, «Газпром» стал проблемой России, хотя еще полтора десятилетия назад это была прогрессивная компания.
Кстати, «Роснефть», в отличие от «Газпрома», так сильно не участвует в принятии международных политических решений, хотя ее значение для российской экономики в чем-то даже выше.
— В завершение темы альтернативной энергетики: мы регулярно слышим о том, что себестоимость энергии из нетрадиционных источников уже приблизилась к уровню источников традиционных, но, тем не менее, добыча нефти в мире не падает. В чем причина этого парадокса?
— Вы сразу ушли от телевизора, когда появился Интернет? Со стационарным телефоном сразу попрощались? Когда появляется какой-то новый продукт, это не означает, что старый тут же исчезнет. Появление новых видов энергетики не исключает традиционных источников, и с этим надо жить — но не отрицая альтернативных источников, не утверждая, что они нерентабельны или там «плохие». Наоборот, надо адаптировать свои традиционные углеводородные ресурсы к появлению альтернативных источников.
Пока, правда, мы идем по пути наименьшего сопротивления: поднять налоги, заморозить пенсии, реформировать таможню и так далее. Это легкий путь — поискать, где бы «отжать деньги». Но когда это закончится, будем начинать думать о других сценариях.
— А когда это закончится?
— Очень скоро.
— Есть ли в сегодняшней России, по вашему мнению, «мозговой центр», который готов продвигать такую доктрину?
— В России есть много талантливых людей, но я пока не вижу их на передовой принятия решений — либо же их расценивают только в качестве экспертов. Но у нас слово «эксперт», к сожалению, имеет специфический смысл — если помните, что Путин сказал в отношении Кудрина: кто не хочет управлять, пусть идет экспертом. То есть отношение к экспертному миру в России, тем более в энергетике, настолько неважное, что даже при наличии серьезных авторитетов в той или иной сфере у них нет никаких серьезных рычагов для принятия решений.
В России принято считать правильным то, что говорит хозяин. Я не могу назвать публичных политиков уровня депутатов или сенаторов, которые бы отстаивали какую-то альтернативную энергетическую политику. Все идет в русле крупных компаний, таких как «Газпром» или «Роснефть», а все остальное — это не более чем простые экспертные мнения, которые мало на что влияют.
— Тем не менее, вы уверенно говорите о том, что «Газпрому» придется пойти по пути реорганизации. На чем основана ваша точка зрения?
[quote align=»left»]
Эксперименты по «избавлению зависимости от России»: Зачем нам СПГ-проекты
[/quote]
— «Газпром», к сожалению, прошел точку невозврата, за которой он не способен реформироваться сам, причем с этого момента прошло очень много времени — это конец прошлого десятилетия: появление серьезных проектов в сфере сжиженного природного газа, масштабный перевод транспорта на компримированный газ и масса других факторов. Тогда нужно было принимать определенные решения и доводить их до конца, но этого не произошло.
Но рынок сломает «Газпром», потому что сейчас ситуация в нем — наихудшая за всю его историю: добыча падает, проектов по газопереработке почти нет, Европа ограничила долю «Газпрома» в своих закупках газа уровнем в 30% и этот рубеж не переступит. При всем нашем желании повысить эту долю мы будем наталкиваться на противодействие, как это недавно сделала Польша — внутри Европы увеличение доли «Газпрома» не воспринимается как нечто желательное. В общем, с рубежом в 30 процентов надо смириться.
— А перспективы наших нефтепереработчиков на европейском рынке, надо полагать, более оптимистичные?
— Переработчики независимы, и если ваши нефтепродукты востребованы по цене, вы заливаете их в танкер, и он идет в любом направлении. С газом другая история: у нас нет в этой сфере такой привилегии, как частный бизнес. В Европе же восприятие этого факта однозначное: если ты наказываешь «Газпром», ты наказываешь Путина.
Автор: Николай Проценко
