Хотя Минобороны и молчит о повреждениях самолётов при новогоднем обстреле аэродрома Хмеймим, потери убитыми в новогоднюю ночь оно всё же признало. Впрочем, фото повреждённого Су-24 уже в Сети.
Попробуем разобраться, как обстрел незначительными силами смог нанести ущерб самолётам. А также, можно ли было этого избежать.
31 декабря 2017 года на аэродром Хмеймим обрушился комбинированный удар реактивных снарядов и миномётов боевиков. Снаряды, как это уже не раз бывало, сбил «Панцирь», а вот миномётную мину он остановить не смог — слишком специфическая цель со слишком специфической траекторией.
Согласно официальным данным Министерства обороны, в итоге погибли двое наших военнослужащих, ещё целый ряд получили ранения.
Обращает на себя внимание странная формулировка: «31 декабря 2017 года с наступлением тёмного времени суток аэродром Хмеймим подвергся внезапному миномётному обстрелу».
В армии принято указывать время атаки, но здесь его нет. По всей видимости, его никто и не знает. Дело в том, что Новый год сирийские военные, а может и наши, на Хмеймиме встречают так (на видео прошлый Новый год):
Понятно, что при такой стрельбе из боевого оружия в качестве новогодних хлопушек расслышать серию не очень громких выстрелов 82-мм миномётов сложно. Тут даже запуск «Фау-2» можно пропустить, не то что такие мелочи.
Соответственно, ответные меры тоже могли быть приняты не сразу — праздник, шум, неразбериха. Прошлогоднее видео выше наверняка не было секретом для боевиков. Их командиры были бы дураками, если бы, услышав про то, как на базе встречают Новый год, на войне не попробовали бы этим воспользоваться и нанести удар как раз во время «салюта».
Общая картина происшедшего понятна. Советский 82-мм миномёт разбирается на части по 20 килограммов, переносится четырьмя людьми, пятый тащит боекомплект. У этих людей были GPS-координаты скоплений людей и техники на Хмеймиме.
Получить их можно, например, по спутниковым фото (общедоступным) либо с помощью своего человека в сирийском персонале Хмеймима, а лучше — сочетая то и другое.
В новогоднюю ночь диверсионно-разведывательная группа просачивается в окрестности Хмеймима. Из-за фейерверков и «салютной» стрельбы на российской базе РЛС «Зоопарк» — она отвечает за обнаружение стреляющих миномётов рядом с ней — скорее всего, не успеет быстро найти точку стрельбы.
Тренированный расчёт может выпустить из него 25 мин за минуту. Достаточно, чтобы наделать шороху. Неясны детали: сколько же всё-таки самолётов удалось там повредить.
«Коммерсант» привычно противостоит официальной версии — по нему, кроме гибели двоих людей ещё и уничтожены семь самолётов ВКС России. Минобороны, естественно, всё отрицает.
Верить здесь нельзя ни тем ни другим.
К тому же анонимные источники из Минобороны сообщают о повреждении одного Су-24 и одного вертолёта. Наконец, фотографии повреждённого Су-24 уже в Сети, и даже военные не пытаются отрицать их истинность.
Данные «Коммерсанта» тоже часто отличаются от реальности, только в другую сторону. В них потери нашей стороны максимально возможным образом завышаются, при этом требования здравого смысла соблюдать вообще необязательно.
Представить себе уничтожение сразу семи самолётов от миномётного обстрела в условиях Хмеймима довольно сложно. Миномёт родом из 30-х годов может такое только при массовом использовании, а диверсионные группы массово их использовать не могут, ибо в таких группах мало людей.
Сколько было потеряно самолётов — понять сложно, но точно можно сказать, что о семи уничтоженных речь не идёт.
Поскольку обоим упомянутым сторонам могут верить только предельно наивные люди, взглянем на доступные фотофакты. На первой фотографии повреждения Су-24 с Хмеймима никак не похожи на следы от миномётных мин.
Взгляните на этот стабилизатор: выдраны и отогнуты в сторону куски обшивки, но дырок нет вообще. Мина советского 82-мм миномёта (он и его копии — главная артиллерия боевиков) при взрыве даёт от 400 до 600 осколков.
Попади такая в хвост — и весь самолёт был бы в дырках, чего явно нет. Что же на фото?
Это больше всего похоже на столкновение двух Су-24 между собой — один крылом «прошёлся» по хвосту другого. Почему именно двух Су-24, а не этого конкретного с другим типом самолёта?
Дело в том, что крыло Су-24 расположено на той же высоте, что и стабилизаторы, а вот у других самолётов на Хмеймиме высота крыльев иная. Как крыло одной машины столкнулось со стабилизатором другой?
Например, если при ночном налёте была опасность возгорания одной из повреждённых машин и другие начали отгонять в сторону, как это было на кабульском аэродроме в 1989 году.
Второе фото показывает повреждения гидросистемы Су-24, из которой льётся жидкость. Рядом второй небольшой след от осколка. Других поблизости нет — такое бывает, когда пару шальных особо крупных осколков занесло дальше всех остальных (от точки разрыва мины некоторые из них могут улететь на 60 метров).
Повреждения «на излёте» — жидкость из гидросистемы всё ещё льётся, хотя на фото утро, а обстрел был ночью. То есть дырки были совсем небольшие.
То, что взрыв был далеко, следует и из того, что под Су-24 на фото подвешены бомбы. Очевидно, что при дырках в гидросистеме подвешивать бомбы на самолёт никто не стал бы — он же не полетит на задание.
То есть машина в новогоднюю ночь так и стояла с бомбами под брюхом, делая то, что в народе называется «смерти дожидаться». Если бы не крайне низкая прицельность стрельбы боевиков, жертв и разрушений при таких порядках на аэродроме было бы много, много больше.
При близком взрыве бомбы жахнули бы так, что писать пришлось не о семи повреждённых аппаратах, а о куда более крупных проблемах. Типичная ФАБ-250 (а под Су-24 их подвешивают не одну) пробивает броню БМП на дистанции более полусотни метров. Хватило бы, чтобы искалечить довольно много техники и уничтожить самолёт на фото.
Итак, из пары снимков следует, что часть повреждений, скорее всего, не от мин, а другая часть — от довольно далеко разорвавшихся осколочных боеприпасов. А ещё следует, что Хмеймим прошёл по лезвию бритвы: упади мина чуть ближе — и было бы куда хуже.
Ещё эти фото говорят нам, что у нас на аэродромах в боевой обстановке самолёты стоят с бомбами — в крайне опасной при обстреле конфигурации. Может быть, это нормально, может быть, у военных всего мира норма — хранить самолёты в самоубийственно опасном виде?
Советских героев помнят даже китайцы — но не мы
В 1938 году девятку советских бомбардировщиков ДБ-3 неофициально послали повоевать в Китай. Пользуясь отсутствием у советских лётчиков-истребителей ночной подготовки, японцы постоянно бомбили аэродром в Чэнду, где находилась эта девятка.
Как вспоминает один из лётчиков эскадрильи, бомбили японцы группами от 45 самолётов и более, «прицельно, по хорошо освещённым [световыми авиабомбами]» площадкам.
Использовали они не мины весом 3,2 килограмма, как боевики в Сирии, а бомбы до полутонны весом. «Выглядело это, конечно, впечатляюще — по окончании налёта лётное поле напоминало лунный пейзаж: сплошные воронки», — резюмирует ветеран.
Но ни двух, ни одного человека от этих налётов экипажи ДБ-3 не потеряли. И заметных повреждений на самолётах не имели. Всё потому, что комэск Кулишенко был толковым командиром.
Как отмечает свидетель событий, «реальный ущерб от этих бомбёжек, как правило, был невелик. Ведь мы всегда размещали свои самолёты за пределами аэродрома — не ближе чем в ста метрах от границы лётного поля, максимально рассредоточивая на местности, чтобы даже серия бомб не могла накрыть за раз более одной-двух машин, и тщательно укрывая маскировочными сетями и другими средствами камуфляжа; мало того — затаскивали на ночь по специальным деревянным настилам на болотистое место, где японцам не пришло бы в голову их искать».
Смотрите-ка, как интересно: оказывается, уже 80 лет назад люди знали, что если аэродром подвергается ударам противника, то на нём не надо хранить самолёты с подвешенными бомбами.
Тот же ветеран утверждает, что для снижения вероятности потери матчасти с ДБ-3 «даже сливали горючее» — на всякий случай, если случайная бомба всё же упадёт рядом. Возникает вопрос: почему вещи, очевидные в 1938 году, сегодня являются знанием, недоступным для лиц, организующих вылеты с Хмеймима?
Что ж, не скроем, не все люди и тогда понимали, что самолёты нельзя строить в рядки, как это делают на Хмеймиме. Японцы, например, службу несли побезалабернее.
За это девятка ДБ-3 во главе с Кулишенко их и наказала. 3 октября 1938 года они напали на стоящие по линеечке в ряд японские самолёты на аэродроме близ Ханькоу. Слово японскому асу Сакаи Сабуро, попавшему под эту бомбёжку:
«Большинство из 200 армейских и флотских бомбардировщиков, выстроенных крыло к крылу на длинных рулёжных дорожках, теперь пылало. Высокие столбы пламени поднимались, когда взрывались топливные баки, в воздух летели огромные клубы дыма.
Те самолёты, которые ещё не горели, были изрешечены множеством осколков, из пробитых баков струями хлестало топливо. Огонь перекидывался с самолёта на самолёт, с жадностью пожирая горючее… [русские] нанесли базе просто чудовищный ущерб.
Почти все наши самолёты либо сгорели, либо были разбиты. Командир базы потерял левую руку, несколько его офицеров, многие лётчики, техники и механики либо погибли, либо получили ранения».
По самым скромным оценкам, больше сотни японцев погибло. Когда в декабре 1941 года японцы атаковали Пёрл-Харбор, оборонявшийся сотнями самолётов и зениток, то потеряли в несколько раз меньше самолётов и заметно меньше людей, чем уничтожила одна-единственная девятка во главе с комэском Кулишенко.
22 июня 1941 года об этом ценном опыте никто в советской авиации и понятия не имел. Это в Китае Кулишенко — народный герой, в честь которого сложены песни и могилу которого каждый год посещают десятки тысяч человек. А 22 июня наши самолёты стояли в рядок, неукрыто и незамаскированно, «по-хмеймимски», ровно так же, как и японские коллеги в Ханькоу.
Но те, кто выжил под просветительским градом немецких бомб, довольно быстро пришли к тем же выводам, что и комэск Кулишенко до всяких бомб. Они тут же начали делать земляные капониры (укрытие с перекрытием и маскировкой сверху).
Бомбы при этом хранили в отдельных ровиках и никогда не оставляли подвешенными на самолётах на ночь. Массово строились ложные аэродромы с искусно выпиленными и покрашенными фанерными копиями советских самолётов, зениток — и даже одним-двумя стреляющими пулемётами ПВО, чтобы немцы не сомневались в подлинности декораций.
Итоги известны: ложные аэродромы немцы атаковали чаще настоящих, а потери на аэродромах за всю остальную войну были ниже, чем за один день 22 июня. В защите самолётов советские ВВС достигли такого мастерства, что немцы не видели их в упор:
«Лётчики немецких транспортных самолётов, не заметив в капонирах советских истребителей, свободно ходили через наш аэродром и в одиночку, и целыми группами. Увидев противника, мы взлетали и атаковали его без разворота для набора высоты.
Нагруженные продовольственными пакетами, Ju.52 иногда падали вблизи нашей столовой. В этих случаях мясные консервы, сигареты, галеты вмиг пополняли наши склады». (В. Лавриненков, 9-й ГИАП.)
Что же случилось с нами?
Читатель уже уловил схему, по которой у нас осваивается боевой опыт, — а точнее, отсутствие как схемы, так и такого освоения. В наших военных училищах неплохо учат чему угодно, только не военной истории.
Редкий их выпускник знает фамилию организатора самого эффективного налёта на аэродром в истории нашей страны (того самого Кулишенко). Мало кто представляет в деталях маскировочные и защитные работы на аэродромах Второй мировой.
Многие офицеры современных ВВС думают: «Ну мы-то не дураки, у нас небо на замке, всё схвачено». Никто не рассказал им в военных училищах, что в июне 1941 года люди тоже искренне считали себя не дураками и «всё схватившими».
Эта схема уже срабатывала в нашей истории не раз. 8 октября 1950 года расслабившиеся на мирной службе ВВС на аэродроме Сухая Речка тоже держали свои машины «в линейку вдоль ВПП» не укрытыми, не обвалованными.
И это несмотря на то, что их перебросили в этот район после того, как американцы сбили на Дальнем Востоке советский самолёт (экипаж погиб). Прилетели два американских F-80 и расстреляли машины к чертям собачьим. Официально потерь в людях не было — все обедали.
Однако «в списке памятников Хасанского района Приморского края под номером 106 значится «братская безымянная могила лётчиков, погибших при отражении американских бомбардировщиков в 1950 году». Там же указано, что могила находится у села Перевозное, бывшей территории военного городка Сухая Речка».
По данным МО, повреждено было шесть советских самолётов, один — потерян безвозвратно. Но лётчик атакованного американцами 821-го ИАП В. Н. Забелин утверждает:
«Официальные отчёты и то, что я видел, несколько расходятся. Считается, что один самолёт взорвался и ещё шесть самолётов было сильно повреждено. На самом деле было повреждено более 20 самолётов. Некоторые из них потом удалось отремонтировать, но около десятка пришлось списать».
Как мы видим, безвозвратных потерь было в десять раз больше, чем заявило МО. В итоге «начальника 821-го полка штаба осудили за то, что он, в нарушение инструкций, разрешил поэскадрильное размещение самолётов на стоянках».
Поскольку в 1950 году страной правил товарищ Сталин, бардак на отдельно взятом аэродроме имел заметные геополитические последствия. За него намылили голову не только начальнику штаба, но и самим США.
Если до Сухой Речки генсек категорически запретил размещать советских военных специалистов на линии фронта, то уже с 25 октября 1950 года советские лётчики из 64-го истребительного авиакорпуса прибыли в Корею.
Там они сбили немало американских самолётов. Как-то так совпало, что зимой–весной 1951 года КНДР отбила Пхеньян и на короткое время взяла Сеул.
Штабы никогда не меняются
Не надо думать, что пинка 1950 года было достаточно для того, чтобы вспомнить, как нужно обваловывать и маскировать самолёты на аэродромах. Перефразируя Гегеля, военная история учит только тому, что в военных училищах ей по-нормальному никогда не учат.
Поэтому каждую войну многие военные воспринимают как коммунальщики — зиму.
Почти всю афганскую войну на аэродромах, несмотря на обстрелы противника, нормальная обваловка или капониры были редкостью. От этого в 1989 году обстрел буквально двумя реактивными снарядами («Панцирей» ещё не было) зажёг восемь Су-25, которые сгорели дотла.
Как отмечает свидетель обстрела, «следующая группа Су-25 сразу была размещена на другом конце аэродрома, были подготовлены индивидуальные обвалования для этих самолётов. За полгода до окончания боевых действий наука пошла впрок».
Интересно, что все 1990-е наблюдалась аномалия. Вместо того чтобы немедленно забыть афганскую «науку», как это сделали наши ВВС с опытом укрытия самолётов после Второй мировой, обваловку на аэродромах вполне делали и в «линейки» самолёты старались не ставить.
Как отмечал Михаил Викторович Павлов, лётчик 461-го штурмового авиаполка, бомбы в 1990-е подвешивали только перед самим вылетом — в последние минуты, когда лётчику окончательно ставили задачу.
Конечно, к Сирии это странное, аномальное состояние наших аэродромов успело пройти. На Хмеймиме с самого начала не было обваловки самолётов. Они с самого начала стояли группами в «линеечках». На спутниковых фотографиях на них отроду не видели маскировочных сетей.
Конечно — кого им бояться? Ну разве что американцев, как на Сухой Речке. Или боевиков, как в Афганистане в 1989 году. Само собой, такие ничтожные поводы никак не могли сподвигнуть руководство на Хмеймиме за два с лишним года сделать хотя бы элементарную обваловку. Или хотя бы не подвешивать бомбы к самолётам заранее, а делать это перед боевым вылетом.
Нельзя сказать, что невосприимчивость к боевому опыту свойственна только нашим ВВС.
Это, конечно, общее свойство вооружённых сил (справедливости ради, не только их). Как отмечал по этому поводу отечественный специалист в области «наземных» оборонительных сооружений, «в 94–96 годах траншеям нас учили чеченцы, и только с августа 2000 года мы стали потихоньку воспринимать траншейное искусство.
Но ничего, закончилась и эта война, и мы вновь дружненько забыли, как копать траншеи».
Автор: Александр Березин
