Дарья Асламова побывала в горном районе, где действуют бойцы Рабочей партии Курдистана, и убедилась, что ради своей борьбы они готовы пожертвовать всем — личными благами, религией и даже семьей.
Зубная щетка, помада, фляжка виски для храбрости. Мобильный телефон выключен и оставлен в гостинице. Таково условие. Предательский сигнал с айфона может привести не только к моей смерти, но и к гибели других людей — там, далеко в горах Кандиля, на границе Ирака и Турции.
От возбуждения у меня горят щеки. Три дня мучительного ожидания окончены. На мое письмо наконец-то пришел ответ от человека с кодовым именем Загрос (название горы). Меня проверили и готовы принять. Я должна во всем довериться незнакомым людям, не задавать лишних вопросов и соблюдать правила безопасности.
За мной приедет надежный человек, знающий все блок-посты, и увезет меня в горы, к курдским партизанам, уже сорок лет воюющим против Турции. Я буду гостем знаменитой Рабочей партии Курдистана (РПК), которую США, НАТО и ЕС признали террористической организацией. Но не Россия.
В семь утра у гостиницы меня забирают двое мужчин, не знающих ни слова по-английски. Я сажусь в машину, которая сразу набирает бешеную скорость. Я не знаю, куда меня везут, и на резких поворотах, когда визжат тормоза, просто закрываю глаза. Но водитель знает свое дело. На блок-постах никто не спрашивает мой паспорт. Больше всего меня мучит чувство беспомощности от того, что в непредвиденной ситуации я никому не смогу позвонить.
Чем ближе придвигаются горы, тем веселее становятся мои спутники. «Кандиль!» — кричат они мне, указывая на грозные вершины, укрытые шапками снега. Мы проскакиваем последний блок-пост, и машина круто забирает вверх, хрипя от натуги. Здесь кончается власть турецкого государства и начинается «царство лесных людей».
«Мистер Обама прилетел»
На одном из поворотов дорогу нам преграждают несколько вооруженных людей в национальной курдской одежде. Это партизаны. Хотя, судя по всему, они отлично знают водителя, но все равно обыскивают нашу машину и ведут переговоры по рации. Их лица строги, но как только получено «добро», мне вежливо говорят: «Добро пожаловать!»
Машина снова несется по горному серпантину, и мне хочется кричать от восторга. Весна уже сияет невиданными красками. Дивно зеленеющие долины, мрачная поэзия скал и гул стремительно несущихся с гор потоков воды. Повсюду развеваются флаги РПК и прямо на горных склонах можно увидеть огромные портреты ее лидера Абдуллы Оджалана («дяди Апо»), уже семнадцать лет томящегося в турецкой тюрьме на острове Имралы.
В условленном месте, на райской лужайке меня оставляет водитель. Я должна ждать, когда за мной приедут. Ровно через двадцать минут приезжают двое — тот самый Загрос, назначивший мне встречу, невысокий приятный человек с пышными восточными усами и мягкими, даже деликатными манерами, и Дальян, симпатичный парень с автоматом на плече. Их настоящие имена известны лишь высшему руководству РПК. Оба прекрасно говорят по-английски.
— У нас проблема, — без обиняков говорит Загрос. — Турецкий дрон.
Задираю голову и вижу в ослепительно синем небе белую точку.
— Это так опасно? — недоверчиво спрашиваю я.
— Дрон фотографирует любое подозрительное скопление людей или машин. Следом за ним вылетают турецкие истребители. Горы Кандиля турки бомбят почти ежедневно. Мы не можем рисковать жизнью одного из руководителей РПК, который готов с вами встретиться, и вашей жизнью тоже. Придется ждать, когда «мистер Обама» улетит.
— Почему вы называете дрон «мистер Обама»?
— Потому что американцы продают Турции всю военную технику.
— Сколько может летать дрон?
— Максимум 48 часов.
— Замечательно, — говорю я с нервным смешком. — Что же мы будем делать?
— Устроим пикник на траве и будем ждать.
Мы так и делаем. Загрос раскладывает на траве печенье и те приторно сладкие газированные напитки, которые пьют на всем Ближнем Востоке. (Один врач в Ливане объяснял мне, что в мусульманских странах, где люди не могут снимать стресс алкоголем, жители питают нездоровое пристрастие к сладостям — на радость стоматологам. А наиболее распространенная болезнь — сахарный диабет). Я сразу прошу для себя бутылку воды.
Мир вокруг нас идеален и прекрасен. Я собираю букетик скромных, безымянных, голубеньких цветов. Опасность кажется мне надуманной. Может, это ловушка?
Загрос чутко улавливает мое настроение:
— Я покажу вам, как выглядят последствия турецких бомбардировок.
Пять минут на машине, и я вижу ужасающую картину. Деревня Заргали, разрушенная до основания в августе прошлого года. На развалинах — забытый ковер и детские игрушки.
— Здесь жили обыкновенные крестьяне, а не бойцы РПК, — объясняет Загрос ровным голосом. — И турки об этом знали. Они не могли добраться до нас и решили уничтожить гражданских. Когда жители услышали гул бомбардировщика, они успели выбежать наружу, кроме одной бабушки. После первого удара все бросились назад откапывать старую женщину. И тогда самолет нанес еще один удар, похоронив почти всех…
Сотни лет люди жили на берегу чистейшей бурной реки среди идиллических пейзажей, пасли овец и маленьких послушных горных коров, и вот какая-то самодовольная сволочь, сидя в кабине пилота на безопасной высоте, одним нажатием кнопки уничтожила эту бесценную жизнь. У меня сжимаются кулаки от бессильной ярости.
— Я не могу больше ждать, — говорю я Загросу. — Завтра турки запустят новый дрон, и что? Мне нужна встреча.
— Я устрою вас у реки в тени деревьев и поеду к руководству. Может, они разрешат нашему лидеру приехать к вам?
И меня, действительно, «устроили» на пластиковом стуле, извлеченном из багажника, прямо у реки. Пара глотков виски из фляжки, весеннее солнце, журчание воды, и я впадаю в полудрему, слушая рассказ Дальяна, родившегося на турецко-армянской границе. Талантливый мальчик из простой семьи, сумел поступить в университет, чтобы вырваться на другой социальный уровень, почти невозможный для курдов в Турции. Потом участие в студенческих демонстрациях и два года тюрьмы. Меня это уже не шокирует. Большинство моих турецких друзей сидели в тюрьме (те, кому повезло), остальные — убиты. После освобождения Дальян немедленно присоединился к отрядам РПК.
— Моя жизнь теперь посвящена борьбе за свободу не только Курдистана, но и за свободу человечества, — твердо говорит Дальян. — Да, в горах жить трудно, но и радостно.
— Наверное, здесь отличная охота?
— Мы не имеем права стрелять в диких животных. Это нечестно. Это мы пришли на их территорию, а не они к нам. Я вовсе не вегетарианец. Но человек имеет право есть только тех животных, которых сам вырастил и вложил в них свой труд.
Мне это кажется трогательным.
— А когда ты планируешь спуститься с гор, завести семью?
— Никогда. Я сделал свой выбор. Я посвятил свою жизнь партии и борьбе.
— Ну, наверное, тебе нравится какая-нибудь девушка-партизанка?
— Все женщины прекрасны, и мы любуемся ими как творениями природы. Но плотские отношения между товарищами по партии невозможны. Мы не для этого здесь.
Все это меня интригует, но дискуссию я откладываю на потом. Сначала надо уладить бытовой вопрос.
— А где я буду ночевать? С партизанами?
— Нет, это строго запрещено. Чужаки не имеют права видеть наши укрытия. Тем более это высоко в горах, в пещерах. Там еще лежит снег. Надо долго идти пешком. Ты в своих туфельках не пройдешь. Мы поселим тебя у крестьян.
И вдруг, приглядевшись, я вижу среди деревьев очень хитрую землянку. Я десять раз прошла мимо нее и только сейчас заметила. Дыра в земле, завешенная серой холщовой тряпкой, прикрытая сверху зеленым дерном и обложенная камнями. Ни один дрон не заметит. «Только не фотографируй!» — строго предупреждает Дальян.
И тут возвращается на машине Загрос. Он один, а значит, мне не везет. Но Загрос меня тут же успокаивает:
— Руководство перенесло встречу в другое место. Там где нет дрона. Это далеко, и мы поднимемся еще выше.
— А почему не устроить встречу в каком-нибудь крестьянском доме? — спрашиваю я.
— Потому что могут продать, — спокойно объясняет Загрос. — Люди здесь бедные, а турецкая разведка богатая.
— Я не спрашиваю у тебя точные координаты. Но скажи: где я приблизительно нахожусь?
— Где-то между Ираком, Ираном и Турцией, — хитро улыбается Загрос. — Но поторопись. Нас ждет один из основателей РПК, настоящий герой — Риза Алтун.
«Мы можем быть союзниками русских»
Мое воображение бешено работает. Риза Алтун, шестидесятилетний партизанский лидер курдов родом из Турции. Человек-легенда: три смертных приговора, тринадцать лет в тюрьме (девять из них в одиночной камере). Пережил множество самых варварских пыток. (Кому интересно, что такое турецкие тюрьмы, советую посмотреть фильм Алана Паркера «Полуночный экспресс»). Жил в постоянном ожидании казни.
В 1992 году после военного переворота был неожиданно освобожден и тут же бежал через минное поле в Сирию, получив пулю в спину от турецкого пограничника. В Дамаске два года работал с Оджаланом. После ареста Оджалана бежал в Ирак, откуда его по фальшивому паспорту отправили во Францию. Был арестован в парижском аэропорту (Турция разыскивала его через Интерпол), но заверил французов, что не будет работать против них. Ему не дали политического убежища, но позволили остаться на семь лет, пока в Европе снова не началась охота на членов РПК.
Опять по фальшивому паспорту бежал в Вену, где его арестовали уже в венском аэропорту из-за «технических проблем в документе». Австрийцы не знали, что с ним делать: Турция требовала немедленной экстрадиции, но организации по правам человека подняли вой. В конце концов, австрийские власти просто засунули Ризу Алтуна с тем же поддельным паспортом в самолет и отправили в Иракский Курдистан. Теперь он скрывается в горах.
Мысли об этом необыкновенном человеке отвлекают меня от опасной узкой дороги, идущей по краю пропасти. Каждую минуту мы можем сорваться вниз, в ущелье, где кипит пеной горная река. А я, надо признаться, до смерти боюсь высоты.
И вот передо мной маленький домик, искусно спрятанный в скалах. Мне пожимает руку Риза Алтун. Властный, тугой, как плеть, человек, желтый снаружи, как пергамент, а внутри — раскаленная лава. Я сразу приступаю к делу.
— Мои курдские друзья из турецкого Курдистана взывают о помощи, — решительно говорю я. — Города Джизре и Нусайбин уничтожены турецкой армией. Город Диярбакир расстрелян. На улицах для устрашения долго не убирали трупы. Те из турецких курдов, кто выжил, потеряли свои дома и имущество. Уже с марта, когда в горах начинает таять снег, люди ждут помощи от партизан РПК. Что вы намерены делать?
— Ну, как видите, снег еще не растаял, — говорит Риза Алтун. — Но в конце апреля-начале мая мы начнем интенсивную войну против режима Эрдогана. Он проводит кампанию массовой бойни против курдов и заплатит за это. Решение уже принято. Наша борьба имеет легитимную основу. Речь идет о геноциде курдов, о котором Европа трусливо молчит. Мы готовились всю зиму. Мы знаем о сотнях убитых наших братьях, о сожженных городах, и мы защитим наших людей. Мы готовились всю зиму.
— Сколько у вас бойцов?
— Вопрос, на который я с военной точки зрения не могу отвечать. Скажу лишь, что только в Турции у нас десять тысяч партизан.
— Турция, поддерживающая такие террористические организации, как ИГ и «Джабхат Ан-Нусра» (группировки запрещены в России. — Авт.), сама превратилась в страну-террориста. Тем самым она поставила себя вне закона, как когда-то Германия, — замечаю я.
— Вы правы. И наша цель — либо заставить этот фашистский режим пройти через трансформацию к демократии, либо разрушить его.
— Давайте не будем наивными, говоря о возможной демократии в Турции, — говорю я. — По выражению одного политолога, Турция — неисправимая страна-геноцидник. Только за ХХ век турками были осуществлены геноциды армян, греков… Теперь вот идет новый геноцид курдов.
— С приходом Эрдогана режим принял иную форму — стал салафистским, воинственно-религиозным. То есть фашизм из секулярного, светского — превратился в исламистский. Не знаю, что хуже. Социальная структура также формировалась шовинистической пропагандой. И поэтому людей так легко заставить ненавидеть. Они ненавидели болгар, армян, греков, курдов. Теперь ненавидят русских за то, что сами же сбили их самолет. Общество постоянно подкармливают ненавистью.
— Как вы смотрите на российское участие в Сирии?
— Безусловно позитивно. Это противодействие разрушительным силам, поддерживаемым США, Саудовской Аравией, Катаром, Бахрейном и Турцией. Это попытка изменить однополярный мир, в котором правят американцы. Русские должны остаться в регионе. Что касается курдского вопроса, мы знаем, что Россия как держава строит отношения не с народами, а с государствами. И это ее право. Но мы надеемся на ее политическую поддержку прав курдов на международном уровне. Мы можем сотрудничать против общих врагов и быть реальными союзниками.
* * * * *
[youtube height=»360″ width=»600″]https://www.youtube.com/watch?v=mpzO20TuEFg[/youtube]
Горы Кандиля — база партизан между Ираком, Турцией, Ираном и Сирией
Курдистан — этногеографическая область площадью 450 тысяч кв. км, занимающая отдельные районы Турции, Сирии, Ирака и Ирана, в пределах которой курды составляют большинство населения. Многие из них выступают за создание на этой территории единого курдского государства. В Турции вооруженную борьбу за независимость курдов на протяжении нескольких десятилетий ведет Рабочая партия Курдистана (РПК).
Кандиль — труднодоступная горная область на стыке границ Турции, Ирака и Ирана. Простирается на 30 км вглубь турецкой территории. Используется как база для партизан РПК, которые контролируют примерно 50 кв. км этой местности. Область постоянно подвергается налетам турецкой авиации.
Продолжение следует…
Автор: Дарья Асламова
